Форум » LITERATURE » Ваши литературные произведения » Ответить
Ваши литературные произведения
essensa: Наверняка из вас кто-то пишит эссе, рассказы, стихотворения... выкладываем, не стесняемся, обсуждаем
Kyte Reverswill: сильно
Ведьма: аха...Marut ,впечатлило...
Marut: спасибо
Люм: Kyte Reverswill Ха-ха-ха!!!!!!!!!!! А про женскую мастурбацию, слабо?????????????!!!!!!!!!!!!! С удовольствием бы прочла................. И помастурбирррррровала....................... На днях тут МУЗА посетил, так что вот: Ангел смерти. Я услышала стук, Тихий стук в дверь, Подошла и открыла ее. На столе догорала свеча И капал воск, Расплавленный воск. Он вошел в мой дом, И взгляд был мрачен Из-под черных, как небо волос. Он назвал свое имя, Но я не слышу, Не слышу имя его. Холодной рукой Он взял мою руку И с сожаленьем коснулся лица. В глазах пустых Замерло время, Застыл поцелуй на губах. Оставляя боль Под покровом ночи, Под светом луны иду за ним. Оставляя страх, За спиной в коридорах, Этот танец последний для нас двоих.
Marut: люблю жемчуг.. когда берешь незначительный казалось бы момент - пещинку и обволакиваешь его полуизсна образами - перломутром. люблю жемчуг.. Жидкий зеленый свет, сочащийся сквозь небо, похож на бутылочное стекло, воздух плавает в нем, становясь клейким кленовым соком. Ведьмы видят мир, лишь, когда тот к ним прикасается, отчего тела их разукрашены чувствами, проведенными телом по телу. Жирные движения разноцветных палочек на коже, и она уже не узнает себя без их следов. Утром она раскроет ладони и посмотрит в них, как в письмо, вскрытое и уже прочитанное: синяя линия жизни уходит, по ладони и предплечью за спину. Ей ее не разглядеть, и она глядит на след желтого карандаша - сломавшегося на полдороге от линии судьбы куда-то вниз, к животу, видимо, и след дотянулся только до впадинки между.. Она лежит на простынях, уже одну ночь как несвежих, и, глядя на свет сквозь ладони, пытается вспомнить, когда вокруг запястья завилась эта рыжая полоска, шерстяной шнурочек. К утру, к первому свету, она обмякла, стала тяжелей телом, тело стало теплее, и ему надо спать. Рана, разделяющая ее пополам, спекается горячей коркой. Она дышит обмякшей кожей, словно внутри сладкого мака. В окно светит что-то едва желтое, кости внутри плоти кажутся лишними, и глаза ее зарастают голубоватой зеленью. Слова или даже любые звуки ползут от пяток к животу и дальше, стараясь заползти в рот жжеными, едва заметными муравьями. Солнце вваливается, входит в утреннюю сметану, будто опять размыкая ее колени - и так не сведенные, и ей остается лишь улыбнуться этой ненужной уловке. Солнце щекочет реснички и, пробиваясь сквозь них, кажется дюжинкой павлинов, прибитых к стенной известке. Телу хочется себя под воду. Ладошки теплые, раскрывшиеся и выпустившие власть, которая была вчера, а звери, вышедшие из ее тела ночью, сидят по углам и глядят, чуточку плача, собачьими глазами, и тело прячется от них в сон. Он похож на длинную серую воду, в которой нельзя утонуть, и лишь только цепляясь за донный песок волосами, понятно, что эта вода течет. В волосы забивается песок и блестит солью, когда голова выглянет из-под волны. Зеленые линии карандаша по телу оказываются льнущими к порам сырыми водорослями, следы красного карандаша остались лишь в уголках губ, голубые линии стекают с висков к подошвам. Глядя с утра на свет как на маленькую связку цветных карандашей, хочется найти среди них простой — черно-белый, серый, железный, ночной: по ночам ангел входит к ведьме и отталкивает ее к стене, она бьется затылком и, прильнув к обоям хребтом, глядит в желтую темноту и, никого не видя, чувствует руки, все ползущие, по ней куда-то, легко вздыхает и утыкается лицом в подушку, а позвоночник ее светится в темноте белым пунктиром. Утром ее тело стало мягче, проще, чем она могла представить себе накануне: цветные карандаши на подоконнике в стакане — серые против света. Телу недостает мышц, и она может лишь потянуться и пролепетать два-три сонных слова. А шестнадцать тысяч слов, проведенных у нее внутри, хотят стать явными и распутываются наружу арабской вязью, мягкой дрожью, и она поглаживает эту историю по шкурке, заставляя ее вспоминать себя. Власть на время ушла, как сок из мышц, и пусть. В зеленом, желтом - под лучиком - стекле лежит воздух, позвоночник томно подрагивает, словно шаги, связывающие ее ум с ничем: пустота чревата холодом, и она вздрагивает и глядит по сторонам: на подоконнике, как растения, в стакане карандаши: красный, желтый и пунцовый. Встав босыми ногами на чужой пол, подойдя к ним, взяв их в руки и поднеся ко рту, красный выскользнет из пальцев, желтый будет сломан, а пунцовый спросонья уткнется острием в сердце.
N.C.: Прасти, дарагуша, но весь текст ниасилил. Из прочитанного понял, что у девушки паходу месячные начались, паэтому её таращит. Обещаю, что в следующий раз прочитаю ещё несколько предложений из этого рассказа :)
Mercy: N.C., не тупи, великий безумец. Очень низкопробное хамство получилось, вместо осмысленного высказывания. Нашел ошибки - указывай. Я в тексте увязла. Не берусь толком судить, но, на мой взгляд, слишком уж много в нем всего - это изматывает. Извини, Марут, но...
N.C.: ... низачот! Продолжил я за робкую и застенчивую Мерси. Нада будит тоже чё-нить выложить своего, штоб вы пообсирали, чувствую руки у всех уже давно чешутся;) Хотя хокку мои даже хвалили, сам не пойму за что. Проблема в том, что выходит из-под моего... м-м-м... пера (не скажешь же "из-под моей клавы") очень личное, такое что самому читать бывает стрёмно, так что вот.
Mercy: Нет, N.C., "низачот" - это твое мнение. Т.е. для меня этот рассказ - работа, стиль которой для меня на данный момент неприемлем. Не чувствую и не воспринимаю, а просто тупо глотаю слова, как будто пытаюсь читать на незнакомом языке. Дешифратора нет и информация остается запечатанной сама в себе. Cannot render the file
Некрологика: Marut очень ярко...мне читалось медленно, хотелось осмыслить каждое слово, каждый образ испробовать на вкус, ощутить его цвет и вес. Интересно написано, не так, что прочтешь и тут же забудешь.
полная версия страницы